Март в Москве

Март в Москве выдался удивительно теплым. Снега уже не было в первых числах и природа непонимающе озиралась вокруг. Зима ушла, а весна еще не добралась до нас, не было ее вестников цветущей мать-и-мачехи, зябликов поющих на распускающихся ветках, дроздов-рябинников стрекочущих в кронах деревьев. Все словно застыло в недоумении. Так застывает только проснувшийся рано утром человек, который находиться между двух миров: мира забытья и бодрствования.

Измайловский лес еще не проснулся. С него стянули белое одеяло снега, но он еще зябко ежился пытаясь оттянуть момент пробуждения. Даже зверье не успело переодется, на фоне буро-охристого цвета палой листвы и коры лиственниц прыгали белки в серой зимней одежде.

Белоснежная ласка стрелой носилась между мышиными норками, то и дело высовываясь то из одного то из другого отверстия. Как бы не понимая куда делся весь снег и почему она одна белая в этом коричневом лесу.

А полевки хоть и испуганно выглядывали из своих норок, но теперь видели ласку издалека. И сразу удирали отсюда во все свои четыре рыжие лапы.

И только зимующие птицы вздохнули облегченно. Из их жизни ушла страшная зима. Зима которая не прощала слабых и больных, голодных и напуганных. Она забирала их одну за другой, оставляя только самых сильных и выносливых. До этого времени дожили лишь не многие. Но те кто дожили радостно защебетали в колючих ветках опавших лиственниц.

Пока еще пустой и прозрачный лес уже запел весеннюю песню жизни. Зазвенели трели синиц, запищали поползни. Дятлы радостно один за одним начали постукивать по сухим веткам в кронах, объявляя этой барабанной дробью, новый виток в бесконечном течении жизни.

Лес потянулся и приоткрыл один глаз. Едва заметно набухли первые почки. Потянулись первые перелетные птицы. Тенью запрыгал черный дрозд, замирая на месте, прежде чем перевернуть очередную охапку опавшей листвы, надеясь найти там что-то ну очень вкусное.

Зимующие птицы на правах хозяев дома начали первыми обустраивать свои жилища. Две серые вороны внимательно разглядывали старое гнездо на большой лиственнице, рассудительно оценивая насколько оно подойдет их будущим птенцам, крепкое ли оно, и сколько новых веточек нужно принести, чтобы залатать прорехи которые оставил тут зимний ветер.

Поползни сперва призывно засвистели с окружающих деревьев. А потом вдруг неожиданно выскочили на ствол старого дуба и давай гоняться друг за другам, растопорщив хвосты и радостно заливаясь звонким свистом. И вдруг застыли напротив друг дружки пристально наблюдая за соперником, как в игре “кто моргнет первым”. И неожиданно опять в рассыпную.

Чижики вперемешку с синицами и полевыми воробьями, с серьезным видом копались в прошлогодней листве. Воробьи были чуть побольше чижей и синиц и они на правах страших распихивали всех остальных в поисках семян из шишек туй, которые те обронили еще поздней осенью.

Птицы казалось набирались сил после зимы. В их жизнь снова возвращался смех. И они смеялись как умеют смеяться птицы щебеча и звеня вокруг своими трелями.

По стволу дерева откуда-то из под кроны спустился седой дятел и задумчиво начал выковыривать что-то из под коры дуба. Выковыривал он долго и внимательно. Казалось он был похож на старого седого доктора, который рассматривает своего пациента, того и гляди скажит в задумчивости: "Вам прописан постельный режим! И много малинового варенья!"

Где то в далеке заплакала желана или Большой черный дятел. Ее крик больше похожий на плач ребенка разнесся по коричневому лесу и потерялся в самых болотистых участках леса.

Теплое солнце закатилось за горизонт, птицы успакаивались и ложились спать, вороны шумной гурьбой прогнали залтевшего ни их территорию ястреба.

У входа в парк перминаясь с ноги на ногу остановилась красавица весна.